Траспонировать
БУТАФОР
Где служит, не разглашал. А если спрашивали в упор,
тружусь, говорил, в театре для юных зрителей, бутафор.
Не верил ему никто, а он никого и не уверял.
Вставал и шагал на службу, где, кстати, тоже всё время врал.
На службе и полагалось врать, но он превышал лимит. На сто рублей нагеройствует, на тысячу сочинит. Опасностями манкировал, увечьями обрастал. Придуманными — покуда и в самом деле не схлопотал.
Коснулся-таки интимных чьих-то струн или круглых сумм — и девять грамм отшибли ему его бутафорский ум. Как если бы напоказ, для юных зрителей всех времён, с размаху по голове отметил шельму бог Аполлон.
Сам ли бог его проучил, посланцам ли поручил, но шельма голову долго лечил, да так и не долечил. Сильно сдал, ушёл с пониженьем из отдела в отдел. Наконец — отовсюду вычеркнули. Утомил, надоел.
Такого-то октября-ноября... не важно, какого «бря», поздравили пострадавшего — и сбросили с корабля. Но максимум через месяц, приблизительно, минус-плюс, на среднюю ставку взяли его — действительно в детский тюз.
Уж ладно, не в бутафоры, хоть в помощники, гран-мерси. Обидными не казались ему слова «подай-принеси». Геройство, понятно, побоку. И заработки не те. Но к новой службе он прикипел во всей её полноте.
Особенно полюбил — тайком, когда отзвенят звонки, пред зеркалом примерять и клеить бороды-парики. Заимствовал маскировку он на складе и в мастерской. Сперва кое-как отваживали, потом махнули рукой.
Ну, приклеит, ну, позабудет снять, невеликий стыд. В метро париком напудренным сограждан развеселит. В дом родной в седой бороде придёт, откроет, войдёт — малыши подбегут, обрадуются: Новый год! Новый год!
Все рады, а мне тоскливо, и на душе леденящий след. Живёшь вот так и не знаешь, где анекдот, а где уже нет. И дело даже не в заработке, тем паче — не в бороде, а в том, что вот так живёшь и не знаешь, где... и не знаешь, где.
На службе и полагалось врать, но он превышал лимит. На сто рублей нагеройствует, на тысячу сочинит. Опасностями манкировал, увечьями обрастал. Придуманными — покуда и в самом деле не схлопотал.
Коснулся-таки интимных чьих-то струн или круглых сумм — и девять грамм отшибли ему его бутафорский ум. Как если бы напоказ, для юных зрителей всех времён, с размаху по голове отметил шельму бог Аполлон.
Сам ли бог его проучил, посланцам ли поручил, но шельма голову долго лечил, да так и не долечил. Сильно сдал, ушёл с пониженьем из отдела в отдел. Наконец — отовсюду вычеркнули. Утомил, надоел.
Такого-то октября-ноября... не важно, какого «бря», поздравили пострадавшего — и сбросили с корабля. Но максимум через месяц, приблизительно, минус-плюс, на среднюю ставку взяли его — действительно в детский тюз.
Уж ладно, не в бутафоры, хоть в помощники, гран-мерси. Обидными не казались ему слова «подай-принеси». Геройство, понятно, побоку. И заработки не те. Но к новой службе он прикипел во всей её полноте.
Особенно полюбил — тайком, когда отзвенят звонки, пред зеркалом примерять и клеить бороды-парики. Заимствовал маскировку он на складе и в мастерской. Сперва кое-как отваживали, потом махнули рукой.
Ну, приклеит, ну, позабудет снять, невеликий стыд. В метро париком напудренным сограждан развеселит. В дом родной в седой бороде придёт, откроет, войдёт — малыши подбегут, обрадуются: Новый год! Новый год!
Все рады, а мне тоскливо, и на душе леденящий след. Живёшь вот так и не знаешь, где анекдот, а где уже нет. И дело даже не в заработке, тем паче — не в бороде, а в том, что вот так живёшь и не знаешь, где... и не знаешь, где.
2022